Мип усмехнулся.

— Для того, чтобы полетать, — сказал он и, добравшись до места, где висели гоночные седла и сбруи, снял два комплекта, один из которых бросил мне, кивком головы указав на сидящего через два насеста сразу насторожившегося коричневого тарна.

Гоночная упряжь, как и обычная, имела два кольца для шеи птицы и седла и шесть ремней. Главное различие заключалось в длине, а значит, и в натяжении поводьев между кольцами, и в седлах в отличие от обычного, массивного, с ножнами и застежками для пленниц гоночное седло было простым и легким. Мне не сразу удалось закрепить его, тарн почувствовал неуверенность моих движений. Когда с этим все же было покончено, мы с Мипом освободили птиц от пут. Мип оседлал Зеленого Убара. Птица гордо выпрямилась, расправила крылья.

Мы пристегнули ремни безопасности. Два узких ремня казались надежнее, чем один широкий, применяемый на обычном седле. Два ремня, пристегивающие всадника к седлу, придают ему большую уверенность. Теоретически менее вероятно, что они разорвутся одновременно, так как прилагаемые усилия распределяются между ними поровну и соответственно уменьшаются вдвое. Кроме того, с двумя узкими ремнями достигается экономия в весе. Если же принять во внимание, что соревнования в основном проводятся над сетками, то становится понятным, что главная функция ремней в гонке просто поддерживать всадника в седле, а не защищать его жизнь.

— Не пытайся управлять тарном, пока не покинешь цилиндр, — предупредил меня Мип. — Должно пройти время, прежде чем ты привыкнешь к упряжи, — он усмехнулся. — Здесь нет боевых тарнов.

Слегка дернув поводья, Мип вывел старого тарна из стойла, тот насторожился, черные глаза злобно засверкали. Мой тарн резко, так, что я даже вздрогнул, поспешил за Зеленым Убаром.

Мы с Мипом забалансировали на балке вне цилиндра над городом. Как всегда, находясь на спине тарна, я был взволнован. Мип же был бодр и сосредоточен. Мы огляделись, любуясь мостами и огнями цилиндров и наслаждаясь свежестью легкого ветра. Яркие звезды и белые луны подчеркивали темноту летней горианской ночи. Мип взмыл вверх и направил тарна между цилиндрами. Я хотя и осознавал опасность полета, зная, что гоночные тарны более маневренны, чем тяжелые длиннокрылые обычные птицы, тоже слегка тронул поводья.

Мое тело дернулось назад, я почувствовал, как в него впились ремни безопасности, и спустя мгновение догнал Мина в захватывающем дух полете.

Огни Ара, фонари на мостах, смутно вырисовывающиеся крыши цилиндров мелькали подо мной далеко внизу.

Внезапно Мип, изменив направление, оставил цилиндры справа и завис над стадионом, на котором днем проходили гонки.

Сейчас стадион пустовал, толпа давно схлынула.

Длинные многоярусные ряды белели в свете трех горианских лун. На стадионе валялось много мусора, его уберут лишь перед следующими гонками. Длинные сетки под кольцами были сняты, свернуты и лежали около стен. Лишь разрисованные деревянные головы тарнов, используемые в гонке для отметки кругов, по-прежнему торчали на своих шестах. При лунном свете песок казался таким же белым, как и разделяющие стены. Я посмотрел на Мипа. Он молча сидел на тарне.

— Подожди здесь, — сказал он мне, сажая тарна на ограду стадиона. Я последовал его примеру.

Я остался ждать на ограде, глядя вниз на открывающийся моему взору пустынный стадион.

Мип на Зеленом Убаре на фоне белого песка казался темной, быстро передвигающейся точкой.

Я увидел, как его тарн опустился на первый шест и какое-то время оставался неподвижным.

Внезапно, резко взмахнув крыльями — я услышал их хлопанье с расстояния более двух сотен ярдов, — тарн сорвался с шеста и с приникшим к его спине Мипом со скоростью молнии достиг первого препятствия — трех больших прямоугольников, пересек их, затем так же стремительно прошел сквозь первое круглое кольцо, потом, развернувшись, сквозь второе и третье. Махая крыльями с невероятной частотой, Зеленый Убар миновал прямоугольные «кольца» с другой стороны, разделяющей стены, и, прочертив непрерывную траекторию сквозь оставшиеся круглые, сложил крылья, резко опустился на последний шест и застыл в позе победителя.

Какое-то время они оставались там, потом тарн вновь взмыл в воздух и повернул в мою сторону. И вот уже Мип приземлился рядом со мной на высокую ограду, опоясывающую стадион.

Он молча посмотрел вниз, затем так же молча поднял птицу в воздух. Я последовал за ним. Через несколько минут мы были уже в стойле. Мы вернули птиц на насесты, наложили на них путы, и, сняв седла и упряжи, повесили их на место. Затем, желая ещё раз ощутить прохладу и полюбоваться красотой ночи, я вновь шагнул на балку, нависающую над городом.

— Я получил большое удовольствие, — сказал я Мипу, стоящему рядом.

— Я рад, — отозвался он.

Не глядя на него, я спросил:

— Хочу тебя спросить. Если не хочешь, можешь не отвечать.

— Слушаю.

— Ты знаешь, я охочусь за человеком… — начал я.

— Люди черной касты часто охотятся, — ответил Мип.

— Я хочу спросить, знаешь ли ты, кто из зеленых был в Ко-Ро-Ба в ен'варе этого года?

— Знаю.

— И кто же?

— Я. Я был в Ко-Ро-Ба в ен'варе.

Я заметил в руке Мипа небольшой метательный нож.

Изготовлялся он в Аре, размером был меньше южной кайвы, его лезвие сужалось к концу только с одной стороны.

— Интересный нож, — сказал я.

— Все старшие смотрители носят такие ножи, — поигрывая лезвием, сообщил Мип.

— Сегодня на гонках я видел, как всадник разрезал ремни, освобождаясь от падающего тарна, — сказал я.

— Возможно, у него был такой же нож, — теперь Мип держал нож за конец лезвия.

Внезапно я ощутил холод ночного ветра.

— Ты умеешь бросать такой нож? — поинтересовался я.

— Да. Я могу поразить глаз тарна с тридцати шагов.

— Тогда ты действительно мастер.

— А тебе знаком такой нож? — в свою очередь спросил Мип.

— Нет.

Хотя внешне это никак не проявлялось, каждый мой нерв был натянут. Я знал, что Мип мог бросить нож внезапно, но надеялся успеть выхватить из ножен меч и ни на минуту не забывал, на какой высоте нахожусь.

— Хочешь подержать его в руках? — спросил Мип.

— Хочу, — ответил я и приготовился.

Мип метнул нож, но не сильно, он летел прямо мне в руки, и я поймал его. Казалось, сердце мое остановилось.

Я попробовал нож на баланс, рассмотрел лезвие, рукоятку.

— Ушел бы ты все же с жерди. Это опасно, — посоветовал Мип.

Я бросил ему нож, вернулся в стойло и вскоре уже возвращался в дом Кернуса.

Глава 14. ТЕМНИЦА

Перешагнув порог дома Кернуса, я оказался в коридоре, ведущем к недавно показанной мне Хо-Ту роскошной комнате с массивной закрывающейся на задвижку дверью, в которой Кернус держал особых пленниц. С удивлением я заметил, что около двери стоят четыре охранника.

Зайдя в свою комнату, я нашел Элизабет спящей на циновке, закутанной в репсовое одеяло. Ее ошейник был цепью прикован к кольцу.

Все рабыни, обслуживающие гостей дома Кернуса, как правило, тщательно охранялись. Меры предосторожности обеспечивались стражниками, делающими обход. Если бы я находился в комнате, Элизабет не заковали бы, так как мое присутствие гарантировало бы достаточную охрану. Обычно ночью мы закрывались на засов и спали в объятиях друг друга. Итак, я вошел и закрыл дверь на задвижку Элизабет приподнялась, звеня цепями, и сонно протерла глаза.

Она была одета в короткую тунику из красного шелка удовольствий, предписанную для неё как для рабыни, находящейся в обучении. Однако Вирджиния и Филлис до сих пор носили обычные платья из белого шелка и, как рассказывала мне Элизабет, по-прежнему были закованы в простые металлические ошейники. Ошейник Элизабет сменили на эмалевый красного цвета.

Приподняв лампу, я заметил, что пол комнаты вымыт, с сундуков и шкафов вытерта пыль, шкуры почищены и аккуратной стопкой лежали на каменном ложе. Да, девушка безупречно следила за чистотой. Я почувствовал удовлетворение от того, что прекрасная мисс Элизабет Кардуэл, рабыня в доме Кернуса, обязана убирать в моей комнате. Я наслаждался домашним уютом. Раньше Элизабет опрометчиво предполагала, что рутинную домашнюю работу мы будем распределять поровну, но, надев ошейник рабыни, она с раздражением признала, что должна подчиняться моим желаниям. Забавно, что уже вскоре она стала необыкновенно покорной, отзывчивой, страстной. Подозреваю, что женщины, даже такие гордые, красивые и умные, как Элизабет Кардуэл, тайно желают, чтобы мужчины были сильными и командовали ими просто как женщинами, не оставляя права выбора, а лишь обязанность выполнять любые мужские желания.